Неточные совпадения
Из рассказа его видно, что глуповцы беспрекословно подчиняются капризам
истории и не представляют никаких данных, по которым можно было бы судить о степени их зрелости, в
смысле самоуправления; что, напротив того, они мечутся из стороны в сторону, без всякого плана, как бы гонимые безотчетным страхом.
Глуповцы ужаснулись. Припомнили генеральное сечение ямщиков, и вдруг всех озарила мысль: а ну, как он этаким манером целый город выпорет! Потом стали соображать, какой
смысл следует придавать слову «не потерплю!» — наконец прибегли к
истории Глупова, стали отыскивать в ней примеры спасительной градоначальнической строгости, нашли разнообразие изумительное, но ни до чего подходящего все-таки не доискались.
Что ж за направленье такое, что не успеешь поворотиться, а тут уж и выпустят
историю, и хоть бы какой-нибудь
смысл был…
«Я слишком увлекся наблюдением и ослабил свою волю к действию. К чему, в общем и глубоком
смысле, можно свести основное действие человека, творца
истории? К самоутверждению, к обороне против созданных им идей, к свободе толкования
смысла “фактов”».
Он и был твердо уверен в своей правоте, как не может не быть уверен в правоте здравого
смысла всякий образованный человек нашего времени, который знает немного
историю, знает происхождение религии вообще и о происхождении и распадении церковно-христианской религии.
Можно и должно открывать моральный
смысл исторического процесса, но моральные категории
истории существенно отличаются от моральных категорий личной жизни.
Ибо огромный моральный и духовный
смысл мировой войны ускользает от того, кто насилует
историю доктринерской точкой зрения.
Прежняя штука, притвориться обиженным, выставить какую-нибудь пошлую сторону характера, чтобы опереться на нее, не годится: два раза на одном и том же не проведешь: вторая такая
история лишь раскрыла бы
смысл первой, показала бы его героем не только новых, но и прежних времен.
А. И. Герцена.)] в нашем
смысле слова, до революции не знали; XVIII столетие было одно из самых религиозных времен
истории.
Из книг другого типа: «Судьба человека в современном мире», которая гораздо лучше формулирует мою философию
истории современности, чем «Новое средневековье», и «Источники и
смысл русского коммунизма», для которой должен был много перечитать по русской
истории XIX века, и «Русская идея».
История имеет
смысл потому, что она кончится.
В
истории все не удается и вместе с тем
история имеет
смысл.
Статья Вл. Соловьева «
Смысл любви» — самое замечательное из всего им написанного, это даже единственное оригинальное слово, сказанное о любви-эросе в
истории христианской мысли.
Соловьева центральной, вся его философия, в известном
смысле, есть философия
истории, учение о путях человечества к богочеловечеству, к всеединству, к Царству Божьему.
Русская философия
истории должна была прежде всего решить вопрос о
смысле и значении реформы Петра, разрезавшей русскую
историю как бы на две части.
Основная тема русской мысли начала XX в. есть тема о божественном космосе и о космическом преображении, об энергиях Творца в творениях; тема о божественном в человеке, о творческом призвании человека и
смысле культуры; тема эсхатологическая, тема философии
истории.
Все, мной написанное, относится к философии
истории и этике, я более всего — историософ и моралист, может быть, теософ в
смысле христианской теософии Фр.
По своим исканиям правды,
смысла жизни, исканиям Царства Божьего, своим покаяниям, своему религиозно-анархическому бунту против неправды
истории и цивилизации он принадлежит русской идее.
История мира есть
история страдальческая, но
смысл мира в исходе из страдания, т. е. в победе над злом.
Смысл дохристианской
истории в том и заключался, чтобы привести землю и человечество к Христу, подготовить мировую почву для принятия человечеством Христа.
Земная
история приобретает абсолютный религиозный
смысл, в ней все единственно и неповторимо, в ней совершается искупление и спасение мира.
Смысл мировой
истории не в благополучном устроении, не в укреплении этого мира на веки веков, не в достижении того совершенства, которое сделало бы этот мир не имеющим конца во времени, а в приведении этого мира к концу, в обострении мировой трагедии, в освобождении тех человеческих сил, которые призваны совершить окончательный выбор между двумя царствами, между добром и злом (в религиозном
смысле слова).
Вот почему христианское учение о воскресении плоти утверждает
смысл жизни в этом мире,
смысл мировой
истории, оправдывает мировую культуру.
Существование зла в мире не только не есть аргумент в пользу атеизма, не только не должно восстанавливать против Бога, но и приводит к сознанию высшего
смысла жизни, великой задачи мировой
истории.
История человечества на земле приобретает
смысл, потому что в центр ее является Христос —
Смысл творения.
Индийская идея метемпсихоза чужда и противна христианскому сознанию, так как противоречит религиозному
смыслу земной
истории человечества, в которой совершается искупление и спасение мира, являлся Бог в конкретном образе человека, в которой Христос был единственной, неповторимой точкой сближения и соединения Бога и человечества.
Люди религиозного сознания легко впадают в соблазн отрицания
истории, для них закрывается
смысл трудового развития культуры и религиозно нейтрального процесса гуманизации.
Процесс
истории не есть прогрессирующее возвращение человечества к Богу по прямой линии, которое должно закончиться совершенством этого мира: процесс
истории двойствен; он есть подготовление к концу, в котором должно быть восстановлено творение в своей идее, в своем
смысле, освобождено и очищено человечество и мир для последнего выбора между добром и злом.
Для явления окончательного добра должен был совершиться процесс
истории, и потому все эпохи
истории имеют глубокий религиозный
смысл.
История не имела бы религиозного, церковного
смысла, если б она не закончилась полнотой откровения, откровения тайны творения Божьего, если б исторический процесс не перешел в процесс сверхисторический, в котором окончательно будет снята противоположность между земным и небесным, человечеством и Божеством.
Но христианские пророчества и обетования не осуществились еще в
истории, и христианское сознание не вместило еще религиозного
смысла прогресса.
Смысл христианской эпохи
истории был в подвиге самоотречения, в вольном отказе от самоутверждения в порядке природы, и христианские святые и подвижники выполняли эту космическую по своему значению задачу.
Это вселенское религиозное миропонимание и мироощущение, к которому современный мир идет разными путями и с разных концов, прежде всего остро ставит вопрос о
смысле мировой
истории, о религиозном соединении судьбы личности и судьбы вселенной.
В этом сущность апокалипсических пророчеств о
смысле и конце
истории.
Ясно, что множественность и повторяемость в индийской философии и религии, отрицание
смысла конкретной
истории, допущение скитания душ по разным краям бытия, по темным коридорам и индивидуального спасения этих душ путем превращения в новые и новые формы — все это несовместимо с принятием Христа и с надеждой на спасительный конец
истории мира.
И христианство, выполнявшее свою историческую миссию, в сознании своем не вмещало понимания
смысла творческой
истории,
смысла мировой культуры.
Пантеистическое чувство бытия, лежавшее в основании язычества, было не дифференцировано; в этом первоначальном пантеизме не выделялся еще ни человек, ни человечество, ни
смысл человеческой
истории; все тонуло в стихии первозданного хаоса, начинавшего лишь оформливаться.
История лишь в том случае имеет
смысл, если будет конец
истории, если будет в конце воскресение, если встанут мертвецы с кладбища мировой
истории и постигнут всем существом своим, почему они истлели, почему страдали в жизни и чего заслужили для вечности, если весь хронологический ряд
истории вытянется в одну линию и для всего найдется окончательное место.
Для восточных верований в метемпсихоз плоть человека не имеет никакого значения; душа человека может перейти в кошку, и потому нет
смысла жизни,
смысла земной
истории, так как
смысл этот тесно связан с утверждением безусловного значения плоти.
Само религиозное сознание восполняется откровением о
смысле мировой
истории, новой религиозной антропологией, новой теургией.
Религиозный
смысл этой диалектики
истории и составляет мою тему, для которой я устанавливаю религиозно-философские посылки.
История потому только и имела
смысл, потому только в ней можно было увидеть божественный план, что в
истории должен был явиться Мессия — Христос, что мир исторически готовился к Его явлению.
Если без Христа-Логоса
история мира не имела бы
смысла и оправдания, то без Св.
И что же мы видим в
истории этого замысла, столь ужасного в юридическом
смысле?
Когда вдумаешься в эту
историю, в ней невольно представляется какой-то страшно фантастический
смысл.
Они слушали ее молча, подавленные глубоким
смыслом простой
истории человека, которого считали скотом и который сам долго и безропотно чувствовал себя тем, за кого его считали.
Таким образом и укрепилась везде мысль, что Юлии Михайловне известна не только вся эта таинственная
история, но и весь ее таинственный
смысл до мельчайших подробностей, и не как посторонней, а как соучастнице.
Недоумевая, не понимая
смысла этой
истории, я молчу. Чувствую в этом что-то знакомое, безжалостное, нелепое, но — что сказать?
Он казался мне бессмертным, — трудно было представить, что он может постареть, измениться. Ему нравилось рассказывать
истории о купцах, о разбойниках, о фальшивомонетчиках, которые становились знаменитыми людьми; я уже много слышал таких
историй от деда, и дед рассказывал лучше начетчика. Но
смысл рассказов был одинаков: богатство всегда добывалось грехом против людей и бога. Петр Васильев людей не жалел, а о боге говорил с теплым чувством, вздыхая и пряча глаза.
Спотыкаясь на словах, он рассказывал
истории из своей солдатской жизни, —
смысла этих
историй я не мог уловить, они казались мне неинтересными, да и рассказывал он не с начала, а что на память приходило.